Что может быть семьи дороже? Теплом встречает отчий дом.
              Здесь ждут тебя всегда с любовью и провожают в путь с добром.

    Память … В ней и светлые слёзы радости, и горькие слёзы потерь. Одни клянут её, другие благославляют, получая заряд жизнестойкости. Конечно, всего не упомнишь, но память всё равно сильнее времени. Поэтому былые поступки, добрые и злые, отдельные картины прошлого выплывают независимо от нашего желания. Может быть, для того, чтобы делать нас хоть чуточку лучше, чище духовно. Память – это звоночки из прошлого, которые учат нас добру, справедливости и предупреждают нас о неразумных шагах. Родилась я и выросла в Сибири в небольшой деревне без названия – просто четвёртая ферма Новоспасского совхоза ( позднее её стали именовать Дунаевкой).
   Сколько было домов в моей жизни в детстве и юности – легко сосчитать. Мне было четыре года, когда мы переехали на пятую ферму Новоспасского совхоза и поэтому, каким был мой первый дом - я не помню. Зато хорошо помню все остальные. На пятой ферме пришлось пожить даже в бараках, пока не купили свой дом.

    Суббота. Как же я любила этот день недели! Занятия в школе заканчивались пораньше, и я голопом бежала домой. Сегодня должны приехать Гена с Тамарой, студенты Куйбышевского сельскохозяйственного техникума и Галя. Она училась в Новоспасской средней школе в 8 классе.
    Морозно на улице. После обеда началась позёмка. Бабушка не перестаёт подбрасывать в печку уголёк, чтобы в квартире было тепло.
    - Это же как намёрзнутся, пока доберутся,- переживает она за внуков. – Хорошо, если подвезут, а если пешком восемнадцать вёрст придётся топать… Я уже несколько раз по просьбе бабушки лазила на крышу.
    - Погляди, не идут ли, не едут ли, - говорила она, и в её голосе было столько тревоги и волнения, что я безоговорочно выполняла все её просьбы.   С крыши в этот день можно было не слазить, потому что через некоторое время бабушка загоняла меня туда опять с одной и той же просьбой:
    - Погляди, может, показались…
    Бабуля пытается и сама подняться по лестнице на крышу, но больная нога не даёт взобраться ей повыше и занять наблюдательную позицию, вглядываясь вдаль. И только когда ребята появляются во дворе, бабушка успокаивается и начинается другой виток хлопот – накормить. В субботу бабушка с мамой готовили особенно много всяких вкусностей. Ребята обычно шумной компанией заваливались в дом, бросали сумки и садились за стол. В такие моменты мы все собирались на кухне. Здесь тепло, в печке потрескивают полешки, гости наперебой рассказывают обо всех событиях, произошедших с ними за прошедшую неделю. Мы были заочно знакомы со всеми их преподавателями, знали, какие и когда они сдавали экзамены и зачёты, какие посмотрели фильмы, на каких побывали вечерах. Часто к нашим застольям присоединялась тётушка Тася Родионова, папина сестра, которая жила недалеко от нас. Лёля с большим удовольствием всегда слушала рассказы ребят, иногда давала оценку происходящему. Потом Гена с Тамарой убегали в клуб на танцы, родителей тётя Тася уводила к себе играть в карты. Бабушка укладывала Серёжу с Таней спать и тоже уходила к дочери. Мы с Галей убирали со стола, мыли посуду и делились своими секретами.
    Это были счастливые дни недели для всей нашей семьи, когда ребята презжали на выходные!
    В 60-е годы в стране началась политика – укрупнение совхозов. Наше село отнесли к разряду неперспективных. Почему? До сих пор не могу понять. В селе настроили много добротных домов, открыли восьмилетнюю школу, построили большой магазин, был медпункт с замечательным фельдшером, Снопковой Адой Петровной. В нашей школе училось много детей из соседних деревень, которые жили в интернате. Позднее в одном из финских домов открыли садик. Всё бы хорошо, но не было дороги и с водой люди испытывали определённые трудности. Может, это послужило тому, что деревня разбежалась. Мы тоже в 1966 году переехали в Краснозёрский район, где отрабатывала свой диплом старшая сестра Тамара, после окончания техникума. Всё лето прожили в амбаре, а к осени переехали в новый, только что отсроенный дом, к которому я так и не успела привыкнуть, потому что уехала учиться в город и родных навещала только по праздникам или на каникулах.

   Папка не очень – то хотел заниматься обустройством этого дома. Он был выстроин на три хозяина с общей оградой. В нём было много всяких неудобств. Воду для питья и варки носили от соседей Кухновых, для всех остальных нужд - с речки. Водой восновном занималась мама ( мы, четверо взрослых, уже редко появлялись дома – а Серёжа с Таней были ещё маленькими). Эта работа ей была уже не под силу. Особенно зимой, когда кажое утро приходилось долбить лёд в проруби, чтобы добраться до воды. Одним словом, «жили, как на юру», как говорила моя бабушка. И когда Гена предложил родителям переехать к нему в Ордынский район, где он работал главным ветврачом, отец, не задумываясь, согласился. Прильщало ещё и то, что оба сына будут рядом. «Как я хочу собрать вас всех в кучу»,- часто говорил нам папа. Весной 1978 года они с мамой обустраивали уже новое жильё, но со старыми дырами.

   Переделывать пришлось практически всё: ограду, отопление, баню, летнюю кухню, сараи, пристраивать веранду и кухню, обшивать рейкой дом снаружи. Почти до самой смерти отец трудился, не покладая рук, и всё у него получалось хорошо, за что бы он не брался. Конечно, ему много помогали сыновья. Серёжа густо и часто оставался ночевать у родителей, потому что очень уставал, и не было никаких сил добираться до дому.

   Мама занималась огородом, выращивала овощи, потом «борьба» за урожай, его сохранение, заготовки. Вдоль ограды высадили ягодные кустарники: малину, смородину, вишню. Возле сарая – черёмуху, которая потом разрослась во всю мощь и стала украшением огорода и ограды. Мама любила черёмуху, и когда она цвела, старалась чаще бывать в огороде. Когда созревали ягоды, мы залазили на крышу сарая и обрывали чёрные крупные ягоды. Что не съедали мы, нам помогали воробьи. Они стайками налетали на дерево, когда в огороде никого не было и пировали. А ещё родители развели в Луковке большое хозяйство. Столько живности мы не держали даже при большой семье. Гордостью участка были тополя – два братика крепыша. Их пышная крона спасала нас от жары в знойный день, шатром накрывала верандочку, осенью засыпало золотистой листвой весь двор.

       На крылечке твоём …
    Пускай за годом пролетает год,
    Всё так же с нежностью и теплотою
    Я вспоминаю родительское крыльцо,
    Которое встречало нас с любовью.

   Высокое крылечко папа специально строил для бабушки ( своей мамы) для большего обзора. Она любила природу, но в последние годы жизни ей всё труднее стало выходить из дому и добираться до лавочки за оградой. Бабушке всегда так хотелось погреться на солнышке, подышать свежим воздухом, послушать крик петухов, пение птиц, которые облюбовали черёмуху. Уличную боковину крыльца отец аккуратно обшил досками, чтобы не задувало, - другую, в сторону речки, холмов, леса – оставил открытой и даже стеклить не стал. Через эту открытость хорошо виднелись деревенские просторы. Бабушка потихоньку выходила на крыльцо, усаживалась на свой удобный стул и подолгу сидела на улице, вспоминая прожитые годы. Когда могла, вязала, пряла. Бывало, спица упадёт или клубочек скатится по ступенькам в траву, она зовёт кого-нибудь на помощь. Сына Диму как-то спросила: «Ты помнишь бабушку Гулю?» «Это которой я веретёшки подавал, когда она на крылечке пряла? Помню». А мне так приятно было, что он не забыл старенькую свою прабабушку. В редкие минуты отдыха мама с папой усаживались на крылечко и смотрели на преображённый их руками дворик, зеленеющий огород, сад, на ровные рядки привязанной к проволке малины, цветущую сирень и черёмуху, на набирающую силу смородину и вишню. Смотрели со смешанным чувством грусти, любви и гордости. У них с отцом опять получилось преобразить и дом, и усадьбу. Везде такой порядок!

   Родители постоянно собирали всех нас вместе в тёплый семейный круг, как птицы собирают птенцов под своё крыло. И мы, оставив на время все свои дела, заботы, действительно, словно на крыльях летели в родное гнездо. Там нас всегда ждали и с любовью встречали. А нам всем вместе было так хорошо!
    Помню … Утро. Окно широко открыто. Мы с мужем спим в зале на диване. Я просыпаюсь и с наслаждением вдыхаю ароматы цветущей яблони, растущей под окном, слушаю жужжание пчёл, собирающих с цветов нектар, и так хочется, чтобы эти счастливые мгновения никогда не кончались. В комнату заходит мама в ярком переднике. «Вставайте, а то блины простынут»,- говорит она. На столе возвышается горка блинов, в чашках топлёное масло, сметана. Я иду умываться в огород. На тополе, растущем возле крыльца, распевает скворец. Мама выходит следом за мной, несёт полотенце. Прикрыв ладонью глаза от солнца, я гляжу на солиста.
    - Вот распелся с утра пораньше. И чего радуется?
    - Радуется солнышку и тому, что преодолел такой трудный путь и вернулся в родные края,- говорит мама.
    Не вернуть счастливых мгновений, проведённых в родительском доме.
    Наш старый родительский дом в Луковке пока ещё жив. Милый моему сердцу домик слышал, как горько плакали мы с мамой, потеряв отца. Горе своё по хозяину выражал он по-своему: глухо стонала от ветра труба, печально скрипели половицы, плакали дождевыми каплями окна. И потом, долгих восемнадцать лет он старался стоять прямо, как будто знал, что у мамы нет ни сил, ни средств на его ремонт.
    Родительский дом радовался вместе с нами, когда мы все собирались в нём на праздники, когда весело гуляли у Тани на свадьбе, и плакал вместе с нами, видя, как на глазах угасала мама – его добрая, заботливая хозяйка. Мамы нет уже десять лет. Бывая в Луковке, обязательно стараюсь проехать по улице, на которой жили родители и посмотреть на наш дом (а теперь уже не наш).
    Мне часто снится дом в Ордынке,
    В ограде - чудо тополя,
    Там в спальне мягкие перины,
    И шторок белых кружева.
    Там на столе лежала скатерть огромным сказочным ковром,
    А нас всегда встречала мама
    И угощала молоком.
    А по утрам блины на блюде
    Стояли на краю стола …
    И вот теперь другие люди
    Живут, где мамочка жила.
    Когда иду я по дороге,
    По улице, где мамин дом,
    Там у ворот и на крылечке меня уже никто не ждёт.
    Иду, и тонкой, острой льдинкой
    Печаль мне душу бередит,
    А баба Гуля невидимкой
    Там на скамеечке сидит.
   Мне до сих пор кажется, что мама стоит возле калитки и поджидает нас. Таня долго не решалась продавать отцовский дом. Хоть и не жил в нём никто, а дом – память. Тут дух жилой носится. Одно время Таня собиралась даже туда переехать и жить, но всё как-то откладывала на потом, а дом с каждым годом ветшал, разрушался.
    Сердцем Таня понимала, что и на могилах памятники ставят не для усопших, а для потомков, чтобы помнили. А главный памятник, родительский дом, конечно, она не забывала и не хотела его продавать. Её глубокая боль и тоска по маме выразилась в стихах:    
    Ты пришла ко мне ночью Рождественской звездой.
    На минутку в свой дом, пригласив погостить,
    Только было уже непростительно поздно,
    Я тебя ни о чём не успела спросить.
    Не успела обнять и к губам прикоснуться,
    Да поплакать, уткнувшись в знакомую шаль,
    Мне впервые совсем не хотелось проснуться,
    А умчаться с тобой в непроглядную даль,
    Отдохнуть от проблем и от дел неотложных,
    От забот каждодневных, от мирской суеты,
    От ненужных хлопот, от болезней возможных,
    От несчастий и бед, от своей маеты.
    Но нельзя мне с тобой, я нужна ещё детям.
    Кто ж их будет любить и стараться помочь?
    Ведь у них я одна на большом этом свете,
    А для встречи с тобой пусть останется ночь!
    Где бы мы не жили, везде оставляла частичку своего сердца. Но большая его часть осталась там, на моей малой родине. И чем старше становлюсь, тем чаще вспоминаю пятую ферму и всё, что с нею связано.
    Последний раз мы с мужем были на пятой в 2009 году. Подъезжаю, помню, к селу, бежит дорога к отчему дому, а за нею и моя душа. Слёзы наворачиваются на глаза, в горле ком. Подруливаем к тому месту, где стоял наш дом. Нас встречает тополёк тополище огромный. Муж снимает всё на камеру. Дома я всё буду пересматривать на несколько рядов и тешить себя надеждой, что когда-нибудь снова я поеду в родные сердцу края, чтобы надышаться воздухом детства и буду молча признаваться в любви мокрым лугам, озёрам, полям, берёзовым колкам, высокому небу, созревшему хлебу. Не отпускает меня деревня ни в снах, ни в мыслях.
   Почему мы с настальгией вспоминаем детство и юность? Может, потому что наша жизнь тогда была ожиданием свершения надежд, грёз, мечтаний. И мы ждали этого чуда каждый день, всей душой стремились в своё завтра – какое оно? Наверное, это время – время ожидания, беззаботности, а чуть позже – бесшабашности, неоглядности – и заставляет грустить по тем годам. Потому что наступает взросление, когда мы должны нести ответственность за свои поступки и взрослая жизнь уже не кажется сказочной страной, где всё, что хочешь – то свершится.
   Проходит жизнь, всё течёт, всё меняется, но неизменной остаётся любовь к большой и малой Родине.