3.2 Весна 1969 года

   Моя квартирная хозяйка тётя Феня не очень обрадовалась, когда я ей сказала, что вечером уезжаю. – Дед сегодня дома. Я тебя провожу,- сказала она и как-то сразу сникла. – Что-то случилось?- спросила я участливо, заметив изменения в её лице. Насупилась, сидит, молчит. Значит, не «созрела» ещё до разговора. Подожду, пока сама захочет «поплакаться мне в жилетку». Так уже было не раз, знаю её характер, а потому не настаиваю на разговоре. Потихоньку начинаю собирать свои вещи и складывать их в сумку, при этом постоянно думаю о тёте Фене – мне жаль её оставлять.
   Привязались мы друг к другу за этот год. Своих детей у тёти Фени не было. Она всегда держала квартирантов-студентов и любила нас, как родных. Несмотря на большую разницу в возрасте – мне-19, ей-55, мы жили с ней, как хорошие подружки: ходили вместе в кино, она учила меня готовить, подолгу, порой, засиживались мы с ней у печки зимними вечерами. Она много рассказывала мне всяких историй из своей «загубленной», как она говорила, жизни. Главным «героем» всех её рассказов был муж, которого она ненавидела всем сердцем и душой. Однажды я у неё спросила: - Зачем живёте с ним, если терпеть не можете друг друга? - А куда мне деваться? – отрешённо сказала тётя Феня.- Кому я нужна? – Вот закончу учёбу и заберу вас,- пообещала я и сама верила в то, что так и будет.
   Нервы у тёти Фени часто были на пределе возможного. Дважды её уже увозили в психиатрическую больницу на 905 года, а муж-маразматик продолжал доводить её до истерики своими придирками, и когда она начинала психовать, кричать он довольный смеялся. В моём присутствии он редко её «доставал». Как-то попробовал – пригрозила, что сдам в минтовку. Он сам всю жизнь проработал охранником в тюрьме, которая находилась напротив нашего дома. Что из себя представляла тюрьма с её порядками, он знал не понаслышке, а потому боялся, как огня одного упоминания о ней и всего, что с ней связано. Дед был уже на пенсии, но продолжал работать сторожем на Куйбышевской ГЭС. Мы с тётей Феней отдыхали, когда он уезжал из дома на всю ночь.
   Тётя Феня пережила войну, перенесла столько лишений, как впрочем и всё её поколение. Она постоянно боялась, что опять начнётся война и на этот случай делала запасы: покупала спички, их у неё был уже большой фанерный ящик; в кладовке стояли мешки с солью и сахаром, в картонных коробках складировались крупы и макаронные изделия. Почти с каждой пенсии хозяйка покупала себе какую-нибудь обувь и тоже на случай войны. Здоровья у нее было плохое – без таблеток ни дня. А тут ещё выжившая из ума столетняя мать на её попечении. Каждое утро у тети Фени начиналось с того, что она с руганью меняла бабушке всю постель, потом начинала её мыть, переодевать, кормить. Бабушка часто заговаривалась, путала день с ночью. Бывало, целый день спит, а ночью блажить начинает: рассказывает какие-нибудь истории из своей жизни. «Вот опять замолола», - ворчал дед, просыпаясь среди ночи, разбуженный бабушкиными разговорами. Хуже было, когда старушка пыталась встать с постели и походить. Иногда ей это удавалось, но слабенькие ножки отказывались держать её маленькое худенькое тельце, и она падала, в кровь разбивая лицо, руки, колени. Мы часто подскакивали с тетей Феней среди ночи, услышав шум на кухне, где стояла бабушкина кровать. Поднимали бабушку с пола, обрабатывали ссадины йодом, перевязывали раны и укладывали в постель, заставляя её кровать стульями, табуретками.
   - Привязывать её на ночь что ли,- говорила тетя Феня. – Как умудряется отодвинуть такие тяжёлые стулья? «Как она будет без меня?» - опять думала я, поглядывая на тетю Феню, которая сидела на табуретке возле печки и внимательно следила за тем, чтобы я ничего не забыла, складывая свои вещи.
   - Тапки вон под кроватью. Положи их отдельно в сумку, - наконец-то заговорила она. - Полотенце забери, которое возле умывальника висит.
   - Зачем полотенце? Пусть остаётся. Приеду же скоро, - пробовала протестовать я.
   - Приедешь? Может, опять у нас жить останешься?!- радостно переспрашивает меня тётя Феня.
   – Приеду, куда денусь,- говорю я, хотя знаю, что говорю неправду. Меня давно не устраивало то, что далеко живу от педучилища. Особенно плохо было зимой, когда на улице трещали морозы, а мне приходилось изо дня в день преодолевать путь от улицы Копьёва до Папшева. Возвращаюсь, бывало, домой ни рук, ни ног не чую от холода и думаю: «Всё, буду искать квартиру поближе!». Да и скандалы хозяев надоели и дедовы косые погляды. Он мне не простил угрозы сдать его в минтовку. Но прошёл год, а я так и не решилась уйти от тёти Фени. Вечером, когда хозяйка пошла меня провожать, я ничего не сказала ей о своих тайных планах, лишь всю дорогу уговаривала её, чтобы она не расстраивалась по пустякам, держала себя в руках, берегла нервы. Хотя знала, что все мои советы бесполезны. Опять будут скандалы, драки, потому что осадить деда будет некому.
   На остановке постояли недолго. Вскоре подкатил барабинский автобус, народ ринулся «на штурм» и я следом. Если не поработать локтями, то вероятность уехать была равна нулю. На некоторое время я забыла о тёте Фене. Отыскала её глазами, когда уже тронулся автобус. Она сиротливо стояла в сторонке и смотрела мне вслед. И опять моё сердечко сжалось от боли за неё.

   В Барабинске на железнодорожном вокзале к кассам, как обычно, не пробиться. Поискала глазами в очереди знакомых. Ни-ко-го! Придётся стоять в очереди самой. До прихода моего поезда оставалось немного времени, а народу впереди меня ещё много. Решительно подхожу к кассе и прошу билет на 105-ый. Очередь молчит – мне удивительно. Почему? «Значит им не в ту сторону»,- объясняю сама себе поведение людей. Засовываю билет в карман и выхожу на хорошо освещённый перрон. Всё здесь до боли знакомое, родное: садик, яблоньки в нём, металлическая оградка, обрамляющая скверик возле перрона. Приятные воспоминания, нахлынувшие одно за другим, захлестнули мои мрачные мысли, связанные с расставанием с тётей Феней.
   Вспомнила, как мы с мальчишками, Женей Кожевниковым и Витей Шмаковым, провожали нашу классную руководительницу, Рамонову Р.У., уезжавшую домой в Северную Осетию. Проработав у нас в школе два года, она оставила в наших ребячьих сердцах хорошую о себе память. Стоя вот на этом перроне, я понимала тогда, что мы больше никогда не увидимся с Радимой Уанеевной и поэтому горько плакала, прощаясь с ней. Мальчишки, как могли, успокаивали меня: «Не плачь, накопим денег и поедем к Радиме Уанеевне в гости. Адрес она нам оставила». Как не странно, но эта их наивная ложь почему-то успокоила меня. Я вытерла слёзы, и мы пошли в здание вокзала, где должны были провести ночь. Сидеть в душном, прокуренном, грязном помещении вокзала не хотелось. Да и сидеть-то, собственно говоря, было не на чем – все лавки были заняты. – Пойдёмте на перрон,- предложил Женя,- может, там найдём свободную скамейку. Не нашли. И тогда мы пошли бродить по спящему городу, стараясь как-то скоротать время до утра. Мальчишки, помня мои недавние слёзы, продолжали меня развлекать: рассказывали смешные истории из своей жизни, из прочитанного, на ходу что-то сочиняли, фантазировали и заразительно, от души смелись над своими выдумками. В чьём-то садике нарвали мне огромный букет сирени. Так дошли до городского парка, не замечая того, что нас «пасут». В парке не переставали дурачиться: играли в догоняшки, качались на качелях, на танцевальной площадке покружились с Витей в ритме вальса и, уставшие, сели на скамейки.
   Я случайно взглянула на звёздное небо и от удивления лишилась способности двигаться. Почему раньше не замечала звёзд? Куда смотрела? А может, этого чуда под названием «звёздное небо» не было? И понеслись у меня мысли в голове совсем не земные: о мироздании, о звёздах, которые удалены от земли на много миллиардов километров, о миге и вечности. От этих мыслей мне почему-то стало не очень уютно, даже страшно от своего бессилия перед тайнами мироздания. Уж лучше опуститься мыслями на землю, где понятнее, уютнее, теплее, хотя бы потому, что здесь мой дом. И в это время перед нами вырос, как из-под земли, некий гражданин в штатском. Он строго спросил:
   - Вы почему так поздно гуляете?
   Мальчишки попробовали ему что-то объяснить, но он коротко сказал:
   - Пройдёмте! – и сопроводил нас в детскую комнату милиции, приняв за маленьких бродяжек. Здесь нас допрашивал милиционер, и все ответы протоколировал. Мальчишки на «допросе» вели себя храбро, держались независимо, уверенно отвечали на все вопросы. Я в это время сидела на стуле в самом тёмном углу комнаты, и мне было жутко стыдно. Вот что сейчас про меня подумает этот милиционер, увидев ночью в компании ребят. Откуда ему знать, что Витёк мой лучший друг, с которым мы сидели за одной партой почти три года, а Женя - мой сосед. Мы с ним живём в одном доме. Умом понимаю, что ничего противоправного не совершила, а всё равно стыдно. Нас ещё повоспитывали для порядка и отпустили, предупредив, чтобы не бродили по ночам, а то накажут родителей за ненадлежащее воспитание. До вокзала мы бежали без оглядки, не чувствуя под собой ног. Остаток ночи провели на лавочке около вокзала, а утром, чуть забрезжил рассвет, пошли на остановку и на попутной машине уехали домой.
   После этой ночи я долго не заглядывалась на звёздное небо и чувствовала себя заигравшимся ребёнком на крошечной Земле – кораблике, который мы должны беречь и любить. И ещё долго теснили мою душу восторг, умиление, грусть…

   В Барабинске, недалеко от вокзала, на Пушкина 10, жила моя тётушка Ксения Алексеевна Трафимова. Я, бывало, подолгу гостила у неё летом. Как мне наравилось, помню, засыпать в её постели под паровозные гудки, представляя себя в дороге, в пути. А вот и «сто весёлый» замедляет ход. Мой вагон останавливается в нескольких шагах от меня. Дверь вагона с грохотом открывается, и из него вываливается больших размеров сонная проводница. Она долго, как мне показалось, рассматривает мой билет, подсвечивая себе фонариком, потом поднимает на меня глаза, в которых читается: «И чего вам дома не сидится по ночам?» «Нужда, матушка, гонит в дорогу, нужда»,- хочется мне ей ответить. Но, молча, захожу в вагон – полумрак, пахнет потом и туалетом, пассажиры почти все спят. Ищу место, куда бы присесть; про то, чтобы лечь, даже не мечтаю, когда еду на 105-ом. Он вечно битком набит. Наконец, нахожу свободную вторую полку и глазам своим не верю, что мне привалило такое счастье, быстро забираюсь наверх, подкладываю под голову сумку, укрываюсь пальтом и под стук колёс начинаю дремать, зная, что заняла чужое место, но надеюсь на русский авось. А вдруг билет на это место не продан. Поезд отстукивает: «Домой, домой, домой…». «До свидания, край любимый, сердцу самый дорогой!» - мысленно прощаюсь я с Барабинском и быстро засыпаю. А ведь так хотела ещё побаловать себя воспоминаниями о городе, в думках прикоснуться ко многому, что с ним связано.
   В Карасук поезд пришёл в двенадцать часов. У меня здесь пересадка. Без суеты и спешки покупаю билет до Половинного на 17 часов. В кошельке у меня ещё остались кое-какие деньжонки. Пересчитала – 90 копеек. Полтинник отложила за проезд на автобусе до хутора, а на 40 копеек решила попировать в столовой.
   И опять в вагоне много народу. Заняла свою боковушку. Напротив подсела пожилая женщина, заставив всё пространство вокруг себя вещами. На стол поставила сумку внушительных размеров и стала выкладывать из неё съестные припасы. Их было так много, что я невольно подумала: «Ждёт гостей». Одному с таким количеством еды вряд ли можно справиться.
   Сколько езжу, всегда замечаю, что люди в поезде много едят, может быть, от того, что заняться больше нечем. Я лично в дороге люблю заводить новые знакомства. Со случайными попутчиками порой завязываются такие интересные, откровенные беседы, что время пролетает незаметно. Часто приходилось знакомиться в дороге и с молодыми людьми, но я никогда не верила в серьёзность дорожных отношений. Встретились, поговорили и разошлись, как в море корабли. Даже если и приходилось обмениваться адресами, выбрасывала их, только переступив порог дома.
   Сегодня меня окружают люди, не расположенные к разговорам. Женщина напротив, по-моему, ещё долго будет есть, пожилые мужчина с женщиной, сидящие с левой стороны, разговаривают о чём-то, о своём. На полке, рядышком, расположились дети. Им вообще ни до кого нет дела: смеются, визжат, затеяли возню. Люблю наблюдать за играми маленьких детей. Смотрю на их лица, радуюсь вместе с ними их играм - учусь у них радости. ...
   Меня опять выручила книга. Закрыла её, когда появились строения Половинского элеватора. В тамбур вышла заранее. Как только поезд остановился, и проводница открыла дверь, я птицей вылетела из вагона и побежала к автобусу, но там была уже толпа. Каким-то чудом мне всё-таки удалось втиснуться в него и стоять на одной ноге, вторую поставить было некуда, вплоть до хутора. Выбираться из автобуса тоже пришлось с трудом.

Родительский дом - это место из Рая, где время застыло на стрелках часов ...

   А пока я захожу в маленькую кухню, она же прихожая, она же столовая. Здесь всё по-старому: справа у окна стоит большой обеденный стол, с левой стороны печка, возле неё – стул, на котором любит сидеть бабушка. Вот и она потихоньку выходит из своей комнаты, прихрамывая на левую ногу, которую повредила в молодости, падая с крыши телятника. Маленькая, худенькая, в тёмной юбке, зелёной шерстяной кофте, тёмном платке, похожая на монашку. Всё лицо у неё испещрено мелкими морщинками. Ей далеко за семьдесят, но тёмные её глаза настолько молодо всегда светятся, при виде нас, внуков. Вот и сейчас, увидев меня, она засветилась от счастья каким-то тёплым притягательным светом. Я подхожу к бабушке, осторожно обнимаю за плечи.
  - Бабуличка, здравствуй! – ласково говорю ей. – Я тебя, наверное, разбудила своим ором? Прости!
   Бабушка доверчиво, как ребёнок, прижимается ко мне, и слезинки одна за другой покатились по её щекам.
  - Опять дождалась я тебя, внученька, дождалась, не померла. Вот лежу сегодня целый день. Кружение какое-то в голове сделалось.
   По-стариковски порой удивляется, почему так мало осталось сил. Но видно Бог подарил ей судьбу долгожительницы. Бабушка усаживается на своё любимое место, возле печки, берёт вязание (сидеть без дела она не может), и её сухонькие пальцы начинают быстро-быстро нанизывать петли, при этом на спицы она почти не смотрит. За плечами у неё такая большая жизнь, но до сих пор она не утратила к ней интереса: с удовольствием ходит в кино, когда позволяет здоровье, читает районную газету, не пользуясь очками, слушает радио. Всё услышанное и прочитанное они на досуге обсуждают с мамой. Но самый большой интерес она проявляет к нам, своим внукам. Про нас шестерых бабушка знает всё, всё помнит.
   Где мы учимся, какие сдаём экзамены и зачёты, а самое главное, какие получаем оценки. Мы, студенты: Гена, Галя и я – особая её гордость. И нет у неё другой темы для разговоров на лавочке, когда собираются слушатели, её подружки – речь только о том, какие у неё умные внуки.
   Пока мы разговаривали с бабушкой, мама приготовила ужин. «Садись, Света, поешь. В дороге, наверное, изголодалась. Мама, и вы садитесь ужинать», - говорит она бабушке. Бабушка пододвигается ближе к столу.