Как-то после обеда отец подкатил к воротам на машине. Он, сидя в кузове, придерживал какой-то длинный ящик. Когда машина остановилась, отец выпрыгнул из кузова, открыл задний борт и с помощью шофера дяди Вани Мирончук занес огромный картонный короб в дом. Мы с Тамарой вертелись около отца, выспрашивая, что же он привез. Отец досадливо отмахивался:
 - Погодите, узнаете!
 - Любопытство наше все возрастало, как и нетерпение отца, распаковывающего короб. 

   Вскоре мы с Тамарой поняли, что это был диван и с интересом наблюдали, как постепенно освобождались его бока. Сиденье было обтянуто черным дерматином, к спинке прикручены две полочки. Отец ловко прикрутил спинку и боковушки дивана, придвинул его к стене. Мы тот час залезли на него и запрыгали от радости - мягкий, упругий.
   Бабушка заглянула в зал и шумнула на нас:
 - Чего распрыгались? Вещь новая, дорогая, а вы с ногами забрались.
 - Можно мы просто на нем посидим?- взмолилась я.
 - Сидеть можно, прыгать не стоит, а то пружины быстро полетят,- сказал отец.
   Бабушка радовалась больше нас, разглядывая со всех сторон покупку.
 - Хороший диван, но не для нашей семьи,- сказала она.
 - Чем же наша семья недостойна такого дивана? - улыбаясь сказал отец.
 - Детвора его быстро ухайдокает.
 - Что ему будет? - равнодушно сказал отец и пошел искать маму, чтобы похвалиться покупкой. Маме диван тоже очень понравился, и она предложила его застелить. Бабушка принесла гобеленовое покрывало с каким-то темно-бордовым орнаментом, сложила покрывало вдвое и аккуратно разложила его по всей длине, подоткнув края под валики.
- Все лучше, чем на холодной коже сидеть,- сказала мама, усевшись на диван. Папка был доволен собой, что всем угодил.
    С появлением дивана в зале сразу стало как-то уютно по-городскому. Посередине комнаты стоял большой стол , застеленный скатертью; с левой стороны, возле окна, выходившего во двор, стояли комод и кровать, на которой спали родители. На стене, возле кровати, висели два портрета, на которых были изображены совсем еще молодые мать с отцом. С правой стороны поставили диван и в угол задвинули кадку с огромным фикусом, который закрывал почти все зальное окно, выходившее на дорогу. На окне, на самодельной деревянной гардине была повешена широкая длинная шторина. На полу валялся домотканный половик. Стены всегда чисто выбелены.
   Мы сидим на диване, разглядываем комнату, и все нам тут нравится.
 - Начинаем потихоньку обживаться,- говорит бабушка и по ее щекам текут слезы.
 - Радоваться значит надо, а ты плачешь,- весело говорит отец.
    Мы, малышня, так и не поняли, почему плакала бабушка. Ее слезы я смогла объяснить много позже.