Каждый из нас, услышав слова этой песни, испытывает непреодолимые чувства. Это как будто на миг тебе выпала удача получить билет в детство…
    Утро 1 сентября запомнилось тем, что меня все почему-то долго будили. Я зарывалась под одеяло, и никак не хотела реагировать на бесконечные команды старших: "Подъём"!; Бабушка как бы, между прочим, сказала:
   -А кто это Светушкину форму одел? Она же вот здесь на стуле висела. Я подскочила с постели и бросилась к стулу, на котором висела моя форма. Увидев её, я громко закричала:
   - Вот же она!
   - Ой, а я и не заметила! Думала кто-то уж одел, - сказала бабушка, загадочно переглядываясь с мамой. - Ну беги, умываться.
    Умывальник висит на заборе, возле летней кухни, рядом большая бочка, до краев наполненная водой: подливай и полощись, сколько хочешь, но нет большого желания размываться в холодной воде, да и на улице зябко. Что ни говори - осень. Хоть нет еще затяжных дождей и резких ветров, но температура по ночам падает, охлаждая землю.
    Быстренько ополаскиваю лицо - сон улетучивается мгновенно. Полотенце, которое висит на заборе рядом с умывальником, уже мокрое. Я вытираю им только руки и решительным шагом направляюсь в дом.
   - Дайте мне сухое полотенце, - не прошу, а требую я. Но меня как будто никто не слышит. Бабушка с мамой ушли в летнюю кухню готовить завтрак, а всем остальным не до меня и моих требований: Гена собирает по столу какие-то книжки и засовывает их в портфель, Тамара возле зеркала заплетает косички, Галя, уткнулась в газету “Пионерская правда”, увлеченно читает, не смотря на утреннюю суматоху. "Нашла время, когда почитать!" - сержусь я на сестру, и сама достаю из шкафа небольшое махровое полотенце, вытираю им уже полусухое лицо и вешаю на спинку своей кровати.
   - Отныне оно будет висеть здесь, - говорю я, - и чтобы никто не смел его брать.
   Гена смеётся над моими решительными действиями:
   - Вот расходилась с утра пораньше.
   Тамара называет меня эгоисткой и грозится, что не будет помогать мне одеваться в школу. Галя, оторвавшись от газеты, поддерживает меня:
   - Я тоже возьму себе личное.
   Так у нас в доме завёлся новый порядок - у каждого своё полотенце.
   - Вот бы вы их еще сами и стирали, - сказала вошедшая в дом бабушка и, увидев меня сидящую на кровати полуголой, шумнула:
   - Ты чего сидишь? Время не резиновое, быстро одевайся!
   - Тамара не хочет мне помогать, - хнычу я.
   - Сама уже большая, - говорит бабушка. - На улицу, когда надо бежать никого не ждешь, оденешься, только тебя и видели. Вот и сейчас сама одевайся.
   - С чего начинать? - спрашиваю я.
   Бабушка подает мне беленькую маечку, розовые гольфики, туфельки ставит передо мной возле стула. Сама стоит рядом и внимательно наблюдает за тем, как я одеваюсь, а потом накидывает на меня маленький ситцевый халатик и ведет в летнюю кухню завтракать, по дороге приговаривая.
   - Форму оденешь потом, как поешь, а то еще "медалей" навешаешь на фартук.
   - На то он и фартук, чтобы форму не марать. Ты же в фартуке варишь, а потом, когда идешь в магазин или в гости к кому, снимаешь его.
   Бабушка терпеливо объясняет:
  - Мой кухонный фартук, а у тебя форменный, в нем ты в люди пойдешь и надо, чтобы всегда он был чистым, потому как праздничным считается.
   Я с ней соглашаюсь и для себя делаю вывод: есть вещи домашние и праздничные. Праздничные надо особенно беречь.
  Я пью ароматный кофе "Золотой колос", не задумываясь, почему на коробке нарисован ячменный колос. Кашу я не хочу, она остывает на тарелке. Бабушка подгоняет меня:
  - Девчонки уже оделись, уйдут без теля, жуй скорее!
  - Пусть идут, я сама дорогу в школу знаю.
  Накануне прошёл дождь и дороги развезло, натоптанные вдоль заборов тропинки тоже утонули в воде и бабушка боится, что чистой до школы я не дойду, если пойду одна. Мама за ручку меня не поведёт – это точно. Она сама торопится. Гена с Тамарой тоже уже хлопнули калиткой, только их и видели. Кому охота возиться с маленькими.
  - Народу полный дом, а девчонку некому увести в школу, - ворчит бабушка.
   Мама в красивом розовом шерстяном платье, аккуратно причесанная, складывает в сумку свои книги и тетради.
  - С Галей дойдет, - говорит мама.
  - Буду я с ней возиться, - возмутилась сестра. – Она сейчас все лужи начнёт перемеривать, а спрос с меня.
  - Не начнёт! – строго, по-учительски сказала мама.
  - Не начну,- в тон матери повторяю я. - Я же в туфельках,- и кокетливо отставляю ножку.
  - Пройдёт ли в туфлях? – беспокоится бабушка.
  - Сколько уж детворы прошло, тропинок теперь уже натоптали, - успокаивает её мать.
  - Что ей тропинки?- встревает Галушка. - Она же сейчас полезет, где глубже.
  - Не полезу!  Туфельки-то у меня новые! - отбиваюсь я от Галиных нападок.
  - А тебе, что в туфлях, что в сапогах - всё равно грязь будешь искать,- не успокаивалась Галя.
  - Да я ещё так пройду, что ничуть не замажусь, - говорю я.
   - Хорошо, - говорит мама, - иди и почаще смотри себе под ноги. На линейке чтобы чистенькой стояла.
   Взяв портфель, она уходит, а я терпеливо жду сестричку, которая роется в сумке. Я опять начинаю на на неё сердиться, но злости своей не показываю. Наконец, мы выходим на улицу. Солнышко светит во всю. Тепло. От луж поднимается парок. Бабушка провожает нас до калитки, и все наказывает мне, чтобы я не лезла в грязь. «Дура я что ли во всём новом в грязь лезть!» - думаю я и осторожно пробираюсь вдоль заборов, где уже натоптали хорошие дорожки. Галя встречается со своими одноклассницами, жившими на нашей улице. Они заговорили о своем, «о взрослом», на меня никто даже внимания не обращает, и я, немного отстав от них, иду молча, смотрю под ноги, помня мамин наказ.
   Школа находилась недалеко от нашего дома. Мы пришли вовремя. Не успели осмотреться, как раздался звонок на построение. Я стояла на своей первой в жизни школьной линейке нарядная, отутюженная; школьные банты в косичках такие, что, кажется, дунет ветер посильнее и унесёт меня первоклашку. Мама с бабушкой постарались, нарядили на праздник - день Знаний.
    На крылечко школы вышла директриса Е.И. Сучилина. Высокая, красиво одетая, с гладко зачесанными назад волосами, собранными на затылке в тугой узел, заколотый роговыми шпильками. Елену Иннокентьевну я знаю хорошо, она живёт недалеко от нас, и я «дружу» с её мамой. Бабушка уже старенькая. Я иногда ношу им молоко, и она обязательно угощает меня чем-нибудь вкусным, а потом мы с ней подолгу сидим на крылечке их дома и разговариваем.
    Елена Иннокентьевна раз в месяц ездила в Барабинск за зарплатой для учителей. Вернуться назад в тот же день не всегда получалось и она оставалась ночевать в городе у своего сына. Бабушка боялась одна оставаться и в такие дни я ее "сторожила", пока Елены Иннокентьевны не было дома. И опять мы с ней много разговаривали, на ночь, как обычно, она кормила меня кашей, обильно сдобрив ее маслом и укладывала спать на высокую пуховую перину с большим количеством подушек. Согревшись, я засыпала как убитая, и еще не известно, кто кого сторожил в это время.
    А на утро бабушка опять кормила меня кашей и рассказывала свои сны, которым пыталась давать объяснения, расшифровать их. Когда я начинала собираться домой, она всегда потихоньку спрашивала: "Света, ты, когда опять придешь"? Мне почему-то было жалко ее в этот момент и я говорила: «А когда надо»? «Как захочешь, так и приходи»!- радостно приглашала бабушка. Как же мало надо старому человеку: немножко внимания , чуть-чуть заботы. И потом, как бы я не была занята своими детскими делами, все время помнила про бабушку, про то, что ее надо навестить, поэтому стучалась к ним в дверь, порой, без всякого повода.
    Вот такие, почти родственные чувства, связывали меня с этой семьей. Елена Иннокентьевна еще не учила меня, а я уже ее любила. И вот сегодня, стоя на линейке, ловила каждое ее слово. Она поздравила всех с началом учебного года, пожелала нам успехов в учебе и пригласила в классы, широко распахнув двери школы, возле которой сразу же образовалась давка: старшеклассники спешили занять свое любимое место за партой, поэтому бесцеремонно отталкивали малышей, устремляясь к дверям. Я не стала толкаться, побоялась, что в этой давке мне измажут туфли и гольфы - отошла в сторонку и постояла возле забора, а когда в дверях поубавилось народу, зашла в коридор, который показался мне огромным. С левой стороны, в углу, стоял бачок с водой, по обе стороны от входных дверей были прибиты вешалки, на которых едва умещались все куртки и пальто, особенно в осенне – зимнее время. В сторонке громоздилась большая печка, которая отапливала коридор. На стене, напротив входных дверей, висела школьная стенгазета, выпускаемая учителями совместно с учениками. Бессменным художником – карикатуристом был Володя Гора. Однажды рисовал даже самого себя, а внизу под карикатурой красивым учительским почерком было написано:
  -   Что за драка? Что за шум? Школа вся шатается.
  -   Это Вовочка Гора на перемене развлекается.
   Все это будет потом, а пока я считаю, сколько классных комнат в школе. Насчитала пять дверей, но в одну почему – то заходят только учителя. «Учительская, наверное», - думаю я.
   В двух других классах за партами сидели ученики, но среди них не было моих одноклассников.
   «Где же мой класс»? - думаю я и открываю дверь комнаты, расположенной возле печки. Но здесь я не вижу ни парт, ни доски. Вдоль стен набиты полки, на которых стоят красивые поделки: грибы – мухоморы в ярких шляпах, различные овощи и фрукты, ну прямо как живые, мебель, сделанная из спичечных коробков, маленькие домики и мельницы – из спичек, на тумбочках стоят барабаны, горны, во флагштоках – флажки и флаги. Как все интересно!
   Всего рассмотреть я не успеваю. Ко мне подошла учительница, взяла меня за руку и повела в класс, который находился «за печкой». Там она усадила меня за первую парту, прошла к учительскому столу и занялась своими делами, готовясь к уроку. Звонка еще не было и старшие ребята вели себя свободно: кто-то прогуливался по классу, кто-то разговаривал, другие читали, уткнувшись в книжку. Мы, малышня, сидели, ужавшись в парту, боясь пошевелиться. Немного осмелев, я начала рассматривать большой, светлый класс, в котором парты стояли в два ряда и еще две в стороне, отдельно - «камчатка». Как потом мы узнали, туда отсаживали нарушителей дисциплины. С правой стороны от стола сидели третьеклассники (классы были сдвоенные). И опять я не успеваю все рассмотреть. Звенит звонок, старшие встают, приветствуя учителя, встаем и мы, хотя совсем не знаем зачем. Раиса Никоновна начала урок, а я подумала: «С кем же сидит Галя?» и, повернувшись назад, начала искать ее глазами. Она сидела за третьей партой с Валькой Никитенко. Мы встретились с сестрой глазами, и она чуть нахмурила брови. Я поняла, что сделала что-то не так и перевела взгляд на учительницу. Но слушать мне ее было не интересно, потому что я уже устала сидеть неподвижно за этой дурацкой партой. Валерка Лавров, мой сосед по парте, что-то старательно выводит в тетради, низко наклонившись над ней. А я внимательно разглядываю большую круглую печку, стоящую возле дверей. «Интересно, почему она круглая? Как ее можно топить? И где варить, если нет плиты?»- вопросы роятся в моей голове, как пчелы в улие, а кому их задать не знаю. Вот если бы бабушка пришла в школу, она бы мне все растолковала. В классе стояла гробовая тишина, ученики выполняли самостоятельную работу, а из больших окон, выходивших на спортплощадку, слышались крики, веселый смех – у кого-то был урок физкультуры. «Везет же кому-то, играют на улице, бегают, - молча завидую я, - а тут сиди в духоте, пиши». Что писать-то надо? Все прослушала и у Валерки не спросишь, не охота его отвлекать. Так старается пацан! «А может, лучше было бы сидеть на задней парте?
   Вон те два окна выходят в школьный огород, и там тоже кипит работа: слышно по оживленным голосам», - я опять в мечтах улетаю из класса. Зато мне хорошо видны красочные плакаты, висящие над доской, с изображением разных животных, под которыми были напечатаны примеры. Я начинаю их решать, но все почему-то считают хором предметы, которые показывает учительница, извлекая их из небольшого фанерного ящичка, стоящего на столе. Маленькие деревянные брусочки, кубики, кружочки привлекают мое внимание на некоторое время, и я начинаю работать вместе со всеми, но слышу звонок, которому очень рада. Учительница говорит нам, что нужно сделать дома. Мы готовимся к следующему уроку и бежим на перемену. В коридоре я сталкиваюсь с мамой и хочу поделиться с ней впечатлениями от первого урока, но о чем рассказать не знаю. Не говорить же ей, что почти весь урок изучала класс. Некоторое время просто стою и молчу, а потом, махнув рукой, говорю: «Ай, ладно!»- бегу на улицу. Но на крыльце меня останавливает Галя и делает мне внушение:
   - Ты почему весь урок крутилась? – сердито спросила она.
   - Не знала, что мне делать,- оправдываюсь я.
   - Что учительница говорит, то и делай. Нечего ворон считать. Будешь бездельничать на уроках, расскажу маме, - пообещала она и ушла.
   «Как же мне не повезло, что с сестрой в одном классе учимся», - с сожалением думаю я, направляясь к девчонкам, игравшим в «классики».
   Галино внушение сыграло свою роль. На втором уроке я внимательно слушала учительницу, и выполняла все, что она говорила: старательно выводила в тетради палочки и крючочки, отвечала на вопросы и постоянно затылком чувствовала Галин взгляд. Она потихоньку наблюдала за мной.
   Мы с Галей были не разлей вода. Хоть она и строжилась надо мной, но мне нравилась ее опека, и я во всем полагалась на ее мнение. «Так сказала Галя», - часто повторяла я в споре с подружками. Галя хорошо училась, много читала, была послушным ребенком, поэтому родители часто ставили ее нам в пример. «Посмотри, какой порядок у Гали в тетради», - говорила мне частенько мама, листая ее тетрадь. Правда, буковки одна к одной, ровненькие, как в прописях. Папка, иногда расписываясь в дневниках, опять хвалил Галю: «Учитесь, ни одной «тройки» за неделю». Бабушка вторила родителям: «Вон Галушка как хорошо сегодня пол вымыла!» От этих похвал у Гали не кружилась голова, она их как будто и не слышала, оставалась прежним послушным ребенком, но может, немного не по годам требовательным к себе и остальным. Но все это не мешало нашей дружбе, и я не хотела ее подводить лишний раз. Вот и сегодня, после разговора с сестрой, я, что называется, из кожи вон лезу, чтобы загладить свою вину.

   Второй урок для меня пролетает незаметно. На перемене подхожу к Галиной парте и терпеливо жду, когда она меня похвалит – знаю, что заслужила. «Учись для себя», - сказала Галя, поглядев на меня. Постояв возле ее парты, я пытаюсь осмыслить сказанное сестрой, но так ничего и не понимаю, иду на улицу к девчонкам.
   На третьем уроке чтения мы много работали с учительницей: говорили о наиболее характерных признаках осени и их проявлениях в природе. Чтобы еще ярче вспомнить прекрасное летнее время и ту едва уловимую пору, когда лето незаметно поворачивается на осень, Раиса Никоновна читает нам стихи А.Майкова «Золото, золото падает с неба!», А. Фета «Зреет рожь…». Мы отправляемся с ней в заочную экскурсию туда, где выращивается будущий урожай для страны, понаблюдать как его собирают, попутно вспоминаем пословицы и поговорки о труде, о хлебе. Мне очень понравилась игра «Найди букву», в которой я преуспела, потому что знала почти весь алфавит. В конце урока мы рисуем картины про осень, а учительница переходит работать с 3 классом. Дома нам предложили дорисовать картинки и раскрасить их и выучить несколько пословиц об осени. Складывая учебные принадлежности в сумку, я уже распределила эту рабату между домашними: Галя нарисует про осень, а с бабушкой мы выучим пословицы. Она знает их очень много и часто применяет в своей речи. На перемене я зашла к маме в класс и сказала, что нас уже отпустили домой.
   - Иди одна, у меня еще уроки, - сказала мама.
   Всю дорогу, до самого дома, меня подгонял Толька Скибинский, мой одноклассник. Маленький, плотный, похожий на мужичка «в мешочке». Жил он почти на самом краю нашей улицы и, наверное, очень торопился домой. Ему не понравилось, что я иду тихонько, выбирая дорожки.
   - Что ты ползешь, как черепаха? - возмутился Толька и больно толкнул меня в спину.
   - Проходи вперед и иди быстрее, если тебе надо, - оглянувшись, сказала я и сразу же получила тычок в спину.
   - Топай, не разговаривай много, - сердито буркнул Толька.
   И если я опять, не дай Бог, замедляла шаг, выбирая место посуше, куда можно было бы наступить, он подгонял меня своим портфелем, приговаривая:
   - Ну чего ты опять встала?
   Я терпела его понукания до самого дома. Молча дошла до своей калитки, зашла в ограду, постояла немного, выжидая, когда Толик пройдет. Как только он прошел мимо нашего палисадника, выскочила из ограды, догнала его и со всей силы ударила портфелем по голове. Толька от неожиданности даже присел. Что же такое могло обрушиться на его бедную голову посреди дороги? А когда разобрался в чем дело, погнался за мной, как разъяренный бык. Я ящеркой юркнула в калитку, плотно прикрыв ее, и даже выдернула веревочку, поддерживающую щеколду. Толька добежал до ворот, но ломиться в них побоялся. Он громко, так, чтобы я услышала, пообещал навешать мне пинков, ушел.
   Бабушка совершенно случайно увидела в окно сцену расправы, но на помощь прийти не успела. Все произошло очень быстро. Когда я зашла домой, она спросила:
   - С кем ты опять дралась?
   - С Толькой Скибинским, - сердито ответила я.
   - С Зоиным сыном?
   - Я не знаю, чей он сын, но то, что он получил за дело – это точно.
   И я со всеми подробностями рассказала бабе за что ударила мальчишку. Выслушав меня, она сказала: - Хорошо, что умеешь сама за себя постоять.
   Я рада была от того, что бабушка меня поняла и поддержала. В ее лице я нашла для себя надежного, авторитетного, понимающего друга, которому рассказывала все свои тайны, просила совета. Моя бабушка была малограмотной, но понимала в жизни не меньше министра. Какая же она была умница! Мудрая, рассудительная, практичная. На любой вопрос могла дать вразумительный ответ. Тянулись к ней люди и старые , и молодые – со всеми находила общий язык.
   А туфельки в этот день я все-таки замарала, когда догоняла Тольку. Увидев их, бабушка просто сказала: - Переоденься и туфли отмой. Что я сделала безотлагательно, боясь Галиных насмешек, типа того: - Ну вот я же говорила, что грязи найдет.
   Чистенькие туфли поставила в сенях на видное место, чтобы все заметили их и еще раз убедились в том, что я могу держать слово.